Menu
Пожар в Национальной галерее
Национальная галерея Абхазии со всем ее фондом сгорела. Можно ли было избежать этой трагедии? Кто виноват в случившемся? Насколько адекватна реакция властей и самого абхазского общества по факту случившегося пожара? Что делать дальше? Как восстановить Национальную галерею и пополнить фонды? Об этом редактор “Чегемской правды” Инал Хашиг побеседовал с известным абхазским художником Адгуром Дзидзариа.
Прочитать интервью можно здесь:
Инал Хашиг: Что имеем, не храним, потерявши плачем. Мы остались без национальной галереи, и это, конечно же, огромная трагедия. Наряду с теми потерями, которые у нас случились во время Отечественной Войны, когда в один день у нас сгорели и государственные архивы, и АБИГИ (Абхазский институт гуманитарных исследований). И сейчас, это вот такая троица, в общем-то, образовалось. Мы действительно, потерявши плачем. То есть, когда есть, мы как-то не осознаём ценность того, чего мы имеем.
А когда потеряем, мы уже понимаем, наверное, чего мы лишились. И сегодня мы поговорим и о том, что потеряли, и как вообще выходить из этой ситуации? Вообще, можно ли выйти из этой ситуации ближайшие годы. Поговорим с известным нашим абхазским художникам, Адгуром Дзидзария. Здравствуй. Адгур, мне кажется, вообще, это так шло. Наверное, если бы не сгорело бы вот 21 января, наверное, исходя из того, что по крайней мере, вот эти дни после двадцать первого, слышишь, видишь, и ощущаешь, как всё это у нас организовано было, рано или поздно, наверное, это случилось бы. В чём проблема у нас главное, вот как ты смотришь?
Адгур Дзидзария: Я тоже поздороваюсь. Добрый день. Ты опередил с этой фразой “что имеем, не храним”. Я просто подумал, что, конечно, эта поговорка намного старше нашего события, но это показывает, что это вообще так, я не знаю, у всех народов ли, но мы точно входим в число тех, кто вот не хранит, а потом плачет. А хотя, народы, которые все-таки более тщательно относятся к своему прошлому, к своим ценностям. Это уже другая история.
Безусловно, это то ружьё, которое известно, висит на стене, оно рано или поздно должно было сработать. Это два предупредительных было в воздух, то есть, один раз был пожар, там второй раз уже вот при мне, в бытность моего там председательства, и тогда удалось локализовать, хотя причина возгорания она вообще лежала там в стороне, то есть, это некая квартира, сомнительным образом приватизирована.
Я поднимал вопрос тогда, это сейчас уже можно сказать, что там фанерная, там был дверной проём, который, собственно, когда-то шёл в сторону вот, где располагались эти вот хранилища, условно говоря, и там просто фанерка была оклеена обоями. То есть, любой человек мог прийти там, полупустые все вот эти квартиры рядом, пнуть ногой и войти в галерею. Тогда об этом, кому надо, я говорил, так в слух естественно не говорил, потому что могло послужить сигналом кому-нибудь да. То есть, это вот те условия.
Потом, это не называется хранение. Вспоминается Гогольвеский плюшкин, то есть оно там лежит, там описывают его подвалы, где мука превратилась в камень, ткань, которую трогаешь, и она рассыпалась в прах и прочее и прочее. Оно в таком состоянии. Это не хранение. Я уверен, что можно было как-то это решать. Об этом тоже уже много сказано. Сейчас сложно что-то говорить, что не сказали.
Инал Хашиг: Судя по тому валу информации, которая там сейчас идёт, и понятно, что регулярно обращались к правительству, к властям, президенту и так далее, о том, что необходимо вот это здание, которое было отведено под национальную галерею, его отстроить, отремонтировать, согласно существующим для таких музеев стандартом и так далее, но овоз и ныне не там был. Но, с другой стороны, я на что обратил внимание.
Но ладно, у нас этого нет, от наших властей очень сложно дождаться вот каких-то позитивных движений в плане культуры. Фейерверки, какой-то концерт провести, пожалуйста, а какая-то кропотливая, долгосрочная работа в направлении развития искусства, сохранения того, чего имеем, памятников архитектуры, культуры, исторических памятников, конечно же, у нас крайне плачевная ситуация, но тем не менее, понятно с ними, у нас всё по остаточному принципу, и бюджетное финансирование происходит.
Ну, есть же люди, которые задействованы в этом. Я вот смотрел сейчас у нас 4,000 работ, там было, там какие-то крохи остались. С другой стороны, потом выясняется, что у нас там что-то оцифровали, и как бы хоть какая-то надежда была, хоть что-то там, не придётся на пальцах объяснять, что мы потеряли. Потом выясняется, что это тоже оказывается там находилось. То есть, никаких инструкций, какие-то протоколы всё-таки для музейного дела, это всё должно как-то расписано.
У меня тоже тысяча претензий к этой власти, но и сам тоже не плошай. Как говорится, на Бога надейся, но сам не плошай, тоже что-то делай. Я видел, как организовано было, когда пожар случился. Слушайте, у нас там были люди с улицы, ты чиновников не увидишь. В этот день они и не осознали.
Нужно было понять состояние государства в этот день 21 января утром, когда люди проснулись, узнали, что у них вот такая трагедия и действия министра культуры, говорит о том, что к нам никто не обращался, что вот это всё аварийное. Тут приезжает президент, постоял, помолчал и уехал. Потом в социальных сетях появляется в Telegram каналах, что там всё-таки был корпоратив на озере Рица. Я не знаю был он или нет, но если это был, это действительно, абсолютное непонимание ситуации, в которой мы находимся и что произошло.
Адгур Дзидзария: Во-первых, готовность поверить в это, что там, там не было, но готовность в это тоже о чём-то говорит, что он поехал. Это тоже характеризует, поэтому не принципиально, был там корпоратив или не был.
Инал Хашиг: Но я не увидел каких-то телодвижений ни в воскресенье, вот ХараХПицунда, другая молодёжь пытаются что-то спасти, выносят там, но понятно, что они там не могут организовать там. Например, ребята вот, здесь всё, складывайте здесь, сейчас кто-то учёт будет вести. Произошло и проишошло, и чёрт с ним, по этому принципу у нас, как-то всё абсолютно не организовано у нас. Российский министр культуры с утра беспокоилась об абхазской трагедии, и она поняла, что это трагедия, наши не поняли. То есть, для меня, это было вообще, какой-то сюр.
Адгур Дзидзария: Министр культуры России она по статусу соответствует, стратегический партнер. Но я об этом скажу, потому что меня, это очень впечатлило. Какой-то грузинский блогер, он вот так просто установил камеру, и он говорил на камеру, и видно, что он волновался, и он говорил, что он пойдет с этим заявлением, то есть он вполне хотел дать ход, вполне официальный, обратиться к властям, о передаче работ Чачба, находящихся в Тбилиси. Даже кого мы считаем врагами, там нашлись люди, которые прочувствовали это, потому что он сказал, это трагедия для народа.
Потому что нельзя народ без культуры оставлять, нельзя. Ведь это же государственной важности события, разве нет. Когда там нужно свой дворец как-то защитить, тут же находятся вот эти силы, которые там силы с щитами и в шлемах, которые готовы оцеплять и держать. Где вот эти, добры-молодцы на тот момент не пришли, не помогали. Ну, почему там никого не было, почему вообще, как-то это всё очень так радостно полыхало, воды не нашлось там и прочее.
Инал Хашиг: Это отношение определенных людей к ценностям. Такая у нас власть вызрела. Когда у нас какой-то митинг не только все правоохранительные органы сгоняются, но и все чиновнечество. Но я этих чиновников не увидел при этой трагедии. Их никак не задело. У нас была трагедия в 1992 году, когда в один день подожгли и архив, и АБИГИ, это сделали грузины и это вошло в историю.
И я думаю, что вот это тоже войдет в историю, что при этих людях сгорел национальный архив. Ты знаешь в чем проблема. В том что и общество как-то оно индифферентно ко всему это относится. В среду был митинг у памятника Александра Чачба-Шервашидзе, пришли люди, которые действительно пережевали и единственный чиновник, который пришел был глава администрации президента, ни министра культуры, ни других чиновников мы не увидели.
Адгур Дзидзария: Как-то не одно общество получается, не едины. Но на бензине так достаточно много народа было.
Инал Хашиг: Но бензин понятно, люди тоже работают, и острота есть. Там тоже есть огромная проблема, сколько семей без работы остаются. Но ценители культуры, которые понимают, что мы маленький народ, исторически как нация мы сложились в какой-то короткий временной отрезок, это вот советский период, нет этой глубины, чтоб мы показывали картины 13-14 века. Наше изобразительное искусство начиналось с Александра Чачба-Шервашидзе. У нас это все на пересчет было, и мы вот так все потеряли. И я смотрю на людей, которые действительно переживают, и до сих пор плачут, на митинге очень было трогательно, когда ораторы плакали и не могли говорить.
Сейчас есть намерения российского правительства со стороны министерство культуры помочь, с разных музеев звонят, может сейчас пойдут финансы на строительство. Я просто боюсь, что вот пойдёт какая-то опять компанейщина, то есть эти деловые руки, которые довели эту ситуацию до ручки опять всё возьмут в свои руки и у нас будет одно и то же. Как нам выйти вот на твой взгляд из такого развития событий?
Адгур Дзидзария: Дело в том, что вот молодые люди многие узнали о Чачба только после пожара, и в этом не их вина. Потому что если бы была Галерея, в которой постоянно экспонируются работы, и когда со школы делались бы экскурсии, когда там с ними проводили бы какие-то занятия, им рассказывали, что это означает и так далее, тогда у них бы с детства вот это впитывать бы, и у них было бы совершенно другое отношение. А это уже взрослые люди. Вот если подумать сколько лет прошло в отсутствии галереи. Когда-то же это экспонировалось хоть в каком-то объёме.
Так что вот это один из факторов. Обычные люди, очень мало, кто интересуется искусством. У нас сама подача достаточно очень такая специфическая, это где-то там есть зал некий, в котором что-то тихо булькает, Там какая-то выставка, ну какой-то определённый одних и тех же людей. Там иногда со школ приводят, но это всё временные экспозиции, а вот действительно с ценными экспонатами вот работы Чачба-Шервашидзе, объяснять в чём ценность. Ну там был ещё ряд художников интересных.
Вот когда я упомянул об этом грузинском блогере, я не знаю, кто он, честно говоря, но в общем, сама просто попалась такая публикация. А мог бы сказать не спеши парень, некуда положить пока, что ты хочешь дать. Да, в другом они правда такой жест хотят сделать. Я уже это повторяюсь, потому что я это произносил, что должна появиться вот эта некая ёмкость, в которую потом можно что-то положить.
И тогда вообще могут вообще чудеснейшим образом какие-то открыться варианты, о которых мы даже не знаем, и будут там поступления. Но главное, ты сначала прояви это, ты опять же повторяюсь, это сначала желание больного исцелиться. Ты покажи это, чтобы тебе поверили, что ты правда этим озабочен, действительно хочешь делать. Опять же, в бытность мою председательство, мне попадало три проект Пушкина 8 (адрес здания галереи), то есть там реставрация основного здания, и сзади строилась там более объёмная, со всеми уже нормами содержания работ, потому что есть там свои задачи, микроклимат и прочее. Ну и архитектура соответствующая, потому что там, например, не нужны окна, там нужны просто стены для развески.
Это было, как известно в период, когда резко прекратилось финансирование, и всё это схлопнулось. Был переворот потом следом, и в общем такая цепочка. Это о пользе всех этих политических расчётов. Это всегда плохо действует на всё. Вот показатель. Я считают, что нужно покупать, составлять мало, но качественно. Потому что очень много из того, что там хранилось, это я считаю, это балласт, который в своё время, я знаю, как закупки делались. Мы сейчас, конечно, там произносим эти имена там с некоторым предыханием. Я имею право говорить. У меня есть образование профильное. Я имею право говорить, что очень много там просто покупалось, потому что покупатель был сам производитель, понимаешь, да?
Инал Хашиг: Сейчас сказали, как-будто в гастрономе 200 картин мы купим.
Адгур Дзидзария: Да главное, что отбирать кто будет, понимаешь? Опять вот этот междусобойчик будет. А я считаю, что нужно лучше мало, но качественно, действительно качественные вещи. Вот в тот период там были тогда работы молодых немножко маргиналов. Но их работы на сегодня представляют большую ценность. Поэтому я считаю, что это, я повторяю, чтобы это было то, что можно показывать на любом уровне, чтобы это было правда интересно. Потому что мы очень любим похвастаться.
А надо гордиться, а не хвастаться. А гордиться ты можешь тихо, потому что кому-то это нравится, кто-то об этом пишет. Не ты сам говоришь, “какой я хороший, посмотрите”. А кто-то другой говорит, у других это вызывает впечатление. А для этого надо соответствовать. Мы же хотим нашу некачественную продукцию, как вот знаешь подгнившие помидорки ты хочешь кому-то там дать. Вот этим заняты, они не стараются развиваться, не стараются повысить качество, а стараются вот это своё некачественное везде распиарить, продвинуть куда-то и так далее.
Инал Хашиг: Наверняка, ты знаешь, эту внутреннюю кухню. А вот сейчас произошла трагедия. А срочно, наверное, не срочно, но это, наверное, уже и это постоянно нужно пополнять фонды и так далее. И естественно, мы единственная национальная Галерея, которая сконцентрирована на сборе картин художников из Абхазии. Основная её цель наше искусство собирать. Но понятно, что основная часть всё-таки сгорела. Но очень много всё-таки картин, которые оказывались в частных коллекциях. Кто-то вообще прослеживал по каждому художнику, где, какие картины, здесь ли находятся или в каких-то частных коллекциях за пределами Абхазии, есть ли вот такой механизм?
Адгур Дзидзария: В структуре художественной, нашей ветви, скажем так, я не знаю. Вячеслав Чирикба он человек просто энтузиаст. Он изучал по Чачба, кто-то, наверное, по Бубновой, то есть, понятно, кого могут искать, кто действительно представляет ценность. Вот это тоже, кстати, показатель. Я там краем глаза увидел, что спаслось. Клич брошен теперь всё оцифровано, всё вообще, там через сети это всё делается, то есть ты запрос делаешь там и вот на всех аукционах ты можешь быть зафиксирован и могут тебе сообщить. Я это не изучал. Но есть такие механизмы.
Инал Хашиг: С чего бы ты начал фактически? Мы оказались в ситуации, когда у нас с нуля фактически формируются фонды, вот как организовать работу, при наличии естественно финансов и так далее, чтобы у нас эти фонды как-то пополнялись.
Адгур Дзидзария: Я думаю, что это часть общей какой-то программы должна быть. Пополнение фонда – это часть программы, потому что надо какую-то стратегию выстроить для всей культуры, как и что у нас развивается. А вот сами вот эти объединение- союз художников, оно практически, как это такая реплика Советского Союза художников. Я же попал туда, я наивно думал, что что-то можно как-то модернизировать.
Я тоже же не специалист, просто по наитию, по ощущению, что хотелось бы. Я пытался вдохнуть какую-то вот художественную жизнь, чтобы там началась, потому что среды вот такой для художников, для молодых художников нет, там им делать нечего. Вот придёт на выставку и уйдёт, и там делать нечего. Я вот эти кинопоказы там по художникам, это специально сделал, что вот можно вот это, например, делать. Сделайте ещё что-то. Я не встретил абсолютно никакой обратной реакции.
Там наоборот я всё время ощущал какой-то саботаж, это нежелание всё, что мною предлагалось, почему-то очень штыки воспринималось. Там внутренний какая-то ещё междоусобица своя, кто-то бойкотирует, кто-то саботирует. Я бы уже эти вещи пересмотрел, такого как у нас Союз художников нет такого, если есть надо же это как-то развернуть во благо, раз уж такое есть, и как-то полностью нагрузить. Я, например, не случайно не хотел пускать банк в свое время, потому что это как-то расслабляет, деньги идут на зарпалаты.
Там финансируется министерство культуры, там зарпалаты есть небольшие. Как простые вещи не знать, как хранить оцифрованные материалы, это все в электронном виде, а для печати нет. А надо же было это всё делать, вот в таком качестве, чтобы всегда можно было потом иметь. На всё деньги нужны, но надо требовать деньги.
Никто не смог донести, что это важно. Ну да у нас такое чиновничество, это уровень культуры. У нас из чиновников кроме Цугба (Вячеслав Михайлович) на выставки никто не приходит, на каждую выставку приходит человек, просто любит наших художников чрезмерно. по воле душевны вот приходит человек, вот просто любит наших художников даже, по-моему, чрезмерно.
Инал Хашиг: Музей Гулия в аварийном состоянии и семя Гулия попросила празднования, которые намечается 150 лет в феврале Дмитрию Иосифовичу Гулиа, нашему основоположник всего, в общем-то, как бы отменить и вот эти деньги, которые были предназначены хотя бы на электропроводку пустить. Дом в общем-то с ужасной электропроводкой, не только электропроводкой, там вообще, требуется капитальный ремонт этого музея.
У меня, знаешь, какое ощущение складывается, допустим, у нас есть госархив, даже включили в инвестиционную программу его, построили, отремонтировали, и забыли. Никакого такого финансирования. То есть, каждую копейку директору госархива приходится пробивать, вот он уже столько отремонтирован, и вот систему пожаротушения, чтобы его обслуживали и так далее, это вот сейчас, я как знаю, где-то он ещё сейчас, кажется, пробивают, чтоб договор какой-то заключить. Я более-менее как-то в курсе этих архивных дел, потому что иногда там бываю в этом архиве, разговариваю с людьми, которые там работают.
Я так понимаю, что такие же проблемы существуют у других культурных мест. У нас все на инвестиционную программу спущено, мы пытались всё через эту инвестиционную программу. Дома культуры отремонтировали, где, в основном, люди собираются во время всяких выборов и так далее, там ещё что-то отремонтировали. Но вот отремонтировали и забыли, то есть на обслуживание денег нет. То есть, опять же, по какие-то остаточные деньги, какие-то крохи даём, то есть, такого цельного понимания, с одной стороны, для чего мы это сделали, нет. Вот здание есть, вот надо отремонтировать его, но вот этой жизни наполненной активно, как советское время, там любой дом культуры, где куча всяких секций было и так далее, дом пионеров там тоже всё было. Ну, то есть, вот этого внутреннего содержания нет.
Вот мы каркас сделали и все, вот смотрите мы вложили, как нам президент давал поручение, в контексте вот этого пожара, министру культуры подробно сообщите, отчитайтесь общественности о том, что за 30 лет сделано было в области культуры. И что мы сделали в итоге в этой области культуры, мы в итоге сожгли к чертям собачьим, по крайней мере, одну огромную составную часть, которая была связана с изобразительным искусством, все похоронили. Вот это и есть, наверное, какой-то итог нашей этой деятельности за все эти годы. Но у нас всё-таки искусство, я опять подчёркиваю, что у нас всё-таки в таком остаточном варианте оно присутствует, вот при всяком финансировании и так далее. И вот когда я говорю “потерявши плачем”, вот сейчас вот такой в общем-то ажиотаж, то есть такой информационный, присутствует. Как, по-твоему, это может хотя бы вот в этом положительном смысле что-то изменить?
Адгур Дзидзария: Я думаю, что власти предержащие понимают, что это действительно волнует людей. Власть не любит дискомфорт, значит надо создать дискомфорт вот таким постоянным напоминанием… Может быть, тот, кто не осознал, осознает трагедию того, что произошло 21 января. Мне очень жаль молодежь, потому что мы отнимаем будущее, когда раздаем свои земли. Отнимаем, потому что открыли ящик Пандоры. А с другой стороны, сейчас мы отнимаем еще и прошлое, манкуртизируем молодых людей.
Я сталкивался и видел эту молодежь. Это та молодежь, которую назначенная интеллигенция пыталась спасать от заморских длинных рук, которые чуть ли в голову им не залезли. А это молодые люди, которые мыслят гораздо яснее и чище, чем те, кто пытается их «спасать». Они формируют свои мысли правильно. У них ясные головы, ясные глаза. Когда я увидел их глаза, мне было их очень жалко, так как они смотрят на меня, как на взрослого, с надеждой, потому что взрослые их бросили.
Они сами взяли на себя функцию. Это та часть молодежи, которую надо холить и лелеять. К ним должна примыкать остальная молодежь. А их бросаются «спасать», причем таким странным способом, как удушение. Мало того – подсказывают, как можно удушить. Они не спасают тех, кто от наркомании погибает, на дорогах умирает и с собой уносит. Это их не волнует. Надо сделать все, чтоб молодежь увидели это богатое наследие.
Инал Хашиг: То, что Чачба-Шервашидзе делал для души, он не продавал. Он и завещал это и своей Родине, и мы как позорно обошлись.
Адгур Дзидзария: Мы сейчас как унтер-офицерская вдова высечем себя, ну смысл? Надо выводы делать и двигаться дальше. Это утрата, большая утрата. Мы самых близких людей теряем и очень горюем. Жизнь продолжается, мы живем дальше. Давайте научимся правильно жить и правильные вещи делать.
Инал Хашиг: Делать правильные выводы и менять тенденцию нашего развития. На этом пожелании буду завершать наш разговор. Сегодня мы беседовали с нашим абхазским художником Адгуром Дзидзария. До встречи.
